Если бы война была конкурсом на самое дерзкое проникновение в зону боевых действий, Марта Геллхорн взяла бы золото безоговорочно. В 1944 году, когда мир затаил дыхание перед высадкой союзников в Нормандии, эта женщина решила, что стандартные аккредитации военкоров — для слабаков. Вместо того чтобы ждать разрешения, она тайком пробралась на борт госпитального корабля, спрятавшись в туалете, как героиня шпионского романа, которой надоело ждать приглашения на главную роль. Так Марта стала единственной женщиной-журналисткой, освещавшей День Д из эпицентра событий, оставив коллег-мужчин грызть карандаши от зависти где-то на берегу.
К слову, ее статус «жены Хемингуэя» в этой истории — как табличка «не беспокоить» на двери номера в отеле: все видят, но мало кто понимает, что за ней происходит. Эрнест Хемингуэй, тогда уже звезда литературного мира, сам готовился к репортажам о высадке, но Марта не собиралась делить славу или ждать, пока муж одобрит ее планы. Их брак трещал по швам, и, кажется, побег на войну стал для Геллхорн не только журналистской миссией, но и способом сбежать от роли «тени великого писателя». Хемингуэй позднее язвительно заметил, что единственное место, где они еще могли встретиться, — это поле боя.
История ее прорыва на корабль достойна учебника по нетривиальным решениям. Пока другие журналисты толпились в очередях за разрешениями, Марта, облачившись в платье медсестры (костюм, который она сочла достаточно невидимым для военных чиновников), проскользнула на борт. Никаких дронов, скрытых камер или поддельных документов — только смекалка и чистой воды наглость. Когда корабль отплыл, а ее обнаружили, было уже поздно возвращаться. Капитан махнул рукой, решив, что раз уж война — дело рискованное, то одна лишняя журналистка в туалете ситуацию не усугубит.
Но Геллхорн не просто «присутствовала». Она сделала то, что умела лучше всего: писала о людях. Ее репортажи с корабля были не о стратегиях генералов, а о раненых солдатах, медсестрах и страхе, который пахнет антисептиком. В то время как коллеги-мужчины соревновались в описании количества танков, Марта рассказывала, как дрожали руки у медиков, перевязывающих раны под грохот волн. Возможно, именно это и сделало ее легендой: она смотрела на войну не через прицел, а через человеческие глаза.
Комичность ситуации в том, что военные чины потом долго чесали затылки, пытаясь понять, как женщина умудрилась их переиграть. Правила запрещали женщинам находиться на передовой, но никто не догадался запретить им прятаться в корабельных уборных. Так Марта невольно стала пионером гендерного равенства в журналистике: если дверь перед тобой закрыта, найди окно. Или, в ее случае, туалетный люк.
После войны Геллхорн продолжила карьеру, освещая конфликты от Вьетнама до Сальвадора, доказывая, что День Д был не случайным трюком, а стартовой точкой. А Хемингуэй? Он в итоге назвал ее «самой храброй человеком, которого знал», что для писателя, создавшего образы супермачо, было почти признанием поражения. В конце концов, это Марта, а не Эрнест, вошла в историю как единственная женщина, которая увидела Нормандию не с безопасного расстояния, а сквозь туман войны — и рассказала о ней так, что мир до сих пор вспоминает не только дату, но и имя той, кто не спросила разрешения.
